Н. А

АНАЛИЗ СТИХОТВОРЕНИЯ Н. ЗАБОЛОЦКОГО «СЕНТЯБРЬ». ВОСПРИЯТИЕ, ТОЛКОВАНИЕ, ОЦЕНКА

Стихотворение «Сентябрь» было написано Н. Заболоцким в 1957 году. Оно относится к пейзажной лирике. В нем поэт признается в своей любви к осенней природе. Осень - время, любимое многими поэтами и художниками. Все мы помним «Золотую осень» Левитана. «Унылая пора! очей очарованье!

Приятна мне твоя прощальная краса», - эти строки, став­шие для нас хрестоматийными, не теряют своей ценности до сих пор. Баратынский, Пушкин, Тютчев - все они писали об осени. Свой оригинальный взгляд на осеннюю природу пред­ставляет нам Н. Заболоцкий.

Стихотворение построено на основе антитезы. Компози­ционно мы можем выделить в нем две условные части. Первая часть - это первая строфа, обнажающая мрачный сентябрь­ский пейзаж:

Сыплет дождик большие горошины,

Рвется ветер, и даль нечиста.

Закрывается тополь взъерошенный Серебристой изнанкой листа.

Вторая часть - все остальные строфы. Мы видим, как мерт­вый осенний день вдруг оживает под солнечным лучом, про­бившимся сквозь облака:

Но взгляни: сквозь отверстие облака,

Как сквозь арку из каменных плит,

В это царство тумана и морока Первый луч, пробиваясь, летит.

И вся природа сразу оживляется, становится яркой, дос­тойной кисти живописца. В финале поэт сопоставляет приро­ду и человека: словно девушка, вспыхнув, «засияла в конце сентября» орешина. И это хрупкое деревце напоминает ему «молодую царевну в венце»:

Нарисуй, словно деревце, зыбкую Молодую царевну в венце С беспокойно скользящей улыбкою На заплаканном юном лице.

Поэт использует различные средства художественной вы­разительности: эпитет («серебристой изнанкой листа»), срав­нение («словно деревце, зыбкую Молодую царевну в венце»), олицетворение («Закрывается тополь взъерошенный Сереб­ристой изнанкой листа»).

Произведения для сопоставления: Ф.И. Тютчев «Есть в осени пер­воначальной», А.С. Пушкин «Осень».

Скрепа: антитетичность картин осенней природы; сближение природного и человеческого миров (сравнение осени с «чахо­точной девой» у Пушкина).

Имя Николая Заболоцкого связывают с реалистической традицией в литературе, которую развивали поэты, входящие в группу «Объединения Реального Искусства». Годы работы были посвящены «Детгизу», издательству, выпускающему произведения для детей, а Заболоцкий ко всему прочему имел педагогическое образование. Именно поэтому многие его стихи могут быть адресованы и отлично поняты детьми и подростками, при этом они не содержат скучной дидактичности и отвечают на первые философские вопросы, волнующие юных читателей.

Стихотворение «О красоте человеческих лиц» появилось в завершении писательской деятельности Николая Заболоцкого - в 1955 году. Был период «оттепели», Заболоцкий испытывал творческий подъем. Многие строки, которые у всех на устах, родились именно в это время - «Некрасивая девочка», «Не позволяй душе лениться», многие объединены общей проблематикой.

Главная тема стихотворения

Главная тема стихотворения - мысль о том, что жизненный путь, черты характера, привычки и наклонности - все это буквально пишется на лице человека. Лицо не обманывает, и рассказывает всё человеку, способному логически мыслить и анализировать, составляя не только внешний, но и внутренний портрет. Умение составлять такие портреты, читая судьбу собеседника, словно книгу, называется физиогномикой. Так, для наблюдательного физиогномиста один человек предстанет вычурно-прекрасным, но пустым внутри, другой может оказаться скромным, но содержать в себе целый мир. Еще люди похожи на здания, ведь каждый человек «строит» свою жизнь, и у каждого получается по-разному - либо роскошный замок, либо ветхая лачуга. Окна в построенных нами зданиях - это наши глаза, по которым можно прочесть внутреннюю жизнь - наши мысли, намерения, мечты, наш интеллект.

Заболоцкий и рисует эти несколько образов-зданий, прибегая к развернутым метафорам:

Совершенно ясно, что самому автору по душе такие открытия - когда в «маленькой хижине» обнаруживается настоящий клад положительных человеческих качеств, талантов. Такую «хижину» можно открывать снова и снова, и она будет радовать своей разносторонностью. Такая «хижина» внешне неприметна, но опытному человеку, умеющему читать лица, может посчастливиться встретить такого человека.

Автор прибегает к приемам развернутой метафоры и антитезы («порталы» противопоставлены «жалким лачугам», высокомерные «башни» небольшим, но уютным «хижинам»). Противопоставляются величие и приземленность, талант и пустота, теплый свет и холодная темнота.

Структурный анализ стихотворения

Среди стилистических средств художественной изобразительности, выбранных автором, также можно отметить анафору (единоначатие строк «Есть..» и «Где…»). С помощью анафоры раскрытие образов организуется по единой схеме.

Композиционно стихотворение содержит нарастающую эмоциональность, переходящую в торжество («Поистине мир и велик и чудесен!»). Авторская позиция в финале выражена восторженным осознанием того, что людей великих и чудесных в мире немало. Нужно лишь их отыскать.

Стихотворение написано в размере четырехстопного амфибрахия, содержит 4 катрена. Рифма параллельная, женская, по преимуществу точная.

В этом стихотворении Заболоцкого происходит встреча жизни со смертью как встреча лирического героя, Прохожего, с памятником. Стихотворение «Прохожий» Заболоцкого является одним из высших и общепризнанных достижений поэта, ему уже уделено немалое внимание и в литературе о Заболоцком, и в общей литературе о проблемах поэтики.

Произведение имеет ясный лирический сюжет, — внешний, который можно изложить и как некую фабулу, прозой, и внутренний, в движущемся сплетении двух трагических человеческих судеб — юноши-летчика, погибшего на войне, и Прохожего. Личная судьба Прохожего выражена в затексте и глубоко просвечивает сквозь как будто случайную беглую зарисовку, окрашенную сдержанным авторским переживанием. И в этом сюжете раскрывается одна из главных тем всего Заболоцкого — тема смерти и бессмертия, пути к бессмертию, включающая в себя и ряд более конкретных и разных тем — памяти войны, незримой переклички бедствий войны и «тысячи бед» Прохожего, продолжения жизни человека, прошедшего через эти беды. И совмещены все темы в едином лирическом событии — переживании — истории встречи и беседы двух душ.

Беседа включена в ход внешнего сюжета, рассказа о том, как кто-то, никак не названный и ничем прямо не охарактеризованный, шел ночью, пешком, откуда-то куда-то и по дороге проходил через кладбище. Описание-рассказ движется как путевая запись на ходу, в мысленном дневнике, в строгом временном порядке, — в определенном хронотопе, хотя и с некоторым полем его неопределенности. Получается стихотворение-дорога, с некоторой задержкой в пути, стихотворение, в котором бытовая достоверность неожиданно переходит в сказочную беседу, а затем опять возвращается к исходной бытовой реальности. В этой реальности есть ясный исходный пункт, с наиболее точно определенным хронотопом. Он также дан в движении.

Дорога начинается с дороги, ход путника — с хода по шпалам железной дороги, с некоторой даже географической привязкой. На какой-то станции, откуда уже ушел предыдущий состав «на станцию Нара». Станция Нара — это географическая реалия, одна из железнодорожных станций недалеко от Москвы. По сообщению Е. В. Заболоцкой, речь шла о неоднократном пешем пути поэта от станции Дорохове, недалеко от станции Нара, к себе домой в Переделкино, через мост, упомянутый в стихотворении, и кладбище, упомянутое в стихотворении, по дороге, местами напоминающей аллею, как в стихотворении.

Но для восприятия-сопереживания стихотворения читателем существенна не географическая точность этой реалии, а как бы точность, воображаемая точность описания некоего путешествия. В этом поэтика «Прохожего» продолжает традиции повествовательной и очерковой лирики 30-х годов и военного времени. Исходная реалия все же затуманена, и «очерковое начало» играет роль лишь внешней, хотя необходимой, оболочки. Главная тема сплетена в узел многозначных тем, симфонию, включая ночной пейзаж, житейский случай, впечатления ночного пешехода, контрастный переход от бытовой картинки железнодорожной станции к картине кладбища, где, как бы впервые, пешеход встречается с памятником летчику, и жизнь, текущая жизнь с ее повседневностью встречается со смертью и памятью о жизни. И в этой встрече рождается особое переживание, «нежданно мгновенного, пронзающего душу покоя», даже «дивного». Ибо в нем смолкают, преодолеваются тревоги, и как-то продолжается жизнь, и живут весенние почки, и сам мертвый летчик, как живой, беседует с живой душой, и после смерти продолжает жить его юность.

Это особое переживание — не просто чувство страха или униженности перед смертью, и не отрицание телесного во имя высшей иерархии духовного (как считает Ю. Лотман), а открытие высшей духовности в телесном — телесном Прохожем, телесном памятнике летчика, телесных весенних почках, живой беседе живого и мертвого, конечного и бесконечного, мгновенного и вечного, покоя и движения, телесного чертога вселенной. Поэтому подключен еще и образ весенней природы, весенней глуши, контрастный и слитный с образом кладбища. Включена и еще более глубинная, подспудная тема личности и судьбы самого Прохожего, исполненного душевной тревоги, с его «тысячами бед».

Внутреннее движение стихотворения, его внутренний сюжет представляет собой скрытое движение переживаний Прохожего. Его небольшое путешествие, дорожная встреча, беседа с невидимым летчиком перерастает в символ большой и трудной человеческой жизни, шагающей сквозь «тысячи бед». И в ходе маленького путешествия от станции Нара беды хоть совсем и не уходят от него, но выявляется та сила, которая их преодолевает. В замечательном заключительном образе стихотворения сливается движение всех его тем и подтем; горе, тревоги человека как бы отделяются от него самого, они превращаются только в «собак», которые бегут вслед.

Образ Прохожего распадается на «три сущности», как пишет Лотман, но в этом «распадении» возникает и возрождается новая цельность, освобождается главная сущность, «живая душа». И думается, не видна тут, вопреки мнению Ю. Лотмана, иерархия трех «ярусов», в которых душа расположена «на уровне деревьев»; но есть многообразное единство человека с самим собой, с природой, с другими людьми, совмещающее и преодолевающее противоположность самой жизни и смерти, весны и кладбища, личности

и памятника.

Происходит одно из чудес Заболоцкого. Двойное чудо, перекликающееся с чудом «Я убит подо Ржевом...» и других трансформаций мертвых в живых и наоборот, но с дополнительным, присущим только поэзии Заболоцкого, чудом. Происходит воскресение мертвого и одновременно отделение у живого души от тела, причем то и другое продолжают жить как бы отдельно и материально, сливаясь в этой отдельности в одно движущееся «я», хотя также отделенное от авторского «я», но выражающее именно его, его целостность.

В развертывании поэтического события совмещаются движение бытовой картинки, пейзажа, размышления, символической сказочной беседы, потока разнородных и разномасштабных предметных деталей («треух», «мешок», «шпала», «луна», «амбар» и т. д.) — их переклички. И в этом потоке естественно, изнутри, возникают неожиданные и даже парадоксальные сопоставления, начиная со сравнения сосен со скопищем душ и кончая сравнением тревог человека с собаками, бегущими ему вослед. Это — очень специфические для Заболоцкого метафоры, в которых определенные переживания, душевные состояния как бы отделяются от человека и заново материализуются. И совмещено все это движение разнородных, но связанных взаимными перекличками, отражениями потоков и предметов в едином образе Прохожего, который, с одной стороны, безличен, а с другой — наделен зримыми вещественными приметами («треух», «солдатский мешок»), И несколькими деталями-намеками передана его закрытая от нас, сложная внутренняя жизнь. И это неведомое является скрытой почвой лиризма эпизода, внешне описательного, маленького, бытового — и сказочного, чем-то таинственного, темного. Но тем не менее и даже именно этим просветляющего душу.

Движение интонации соединяет предельную простоту, строгую организованность, сжатую точность классического стиха с многослойностью, смелостью переходов отдельных ассоциаций, сдвигов значений слов поэтического языка XX века. Разнообразно, но просто перечислены предметные детали в хронологическом порядке. И вдруг внезапно и незаметно вырастают в этом «протоколе» неожиданные метафоры, выводящие сразу далеко-далеко за пределы описываемого, и неожиданные странные встречи, — но при сохранении той же внешне спокойной интонации, а в последней строфе — интонация как бы примечания и заключительного сообщения. Так создается особый эффект реальности и конкретности встречи человека с бесконечностью.

Соответственно вся звуковая организация представляет еще один вариант сочетания гармонического многообразия и звуковых доминантных комплексов, акцентирующих движение смысла-переживания. Выделяются три неравные, но равнозначные по рангу смыслов основные части стихотворения и их дополнительные подразделения. Первая часть, правильно выделенная Ю. Лотманом, объемом в четыре строфы, имеет более конкретно-описательный характер; сравнения появляются в конце третьей строфы, где происходит переход от обычного бытового путешествия к встрече с кладбищем, и это сравнение уже представляет собой типичное для Заболоцкого олицетворение и подготавливает появление во второй части стихотворения центрального мотива души на кладбище. Первые 10 строк первой части дополнительно выделяются как целое тем, что представляют собой последовательное описание движения Прохожего, приблизительно в одном и том же темпе. Эти 10 строк выделяются и звуковой организацией. Четвертая строфа первой части ясно отличается от предыдущих появлением центрального образа стихотворения, но связана с ними преобладанием описательно-конкретных деталей. Это сочетание особенно выделяет эту строфу как переломный момент всего движения интонации. Вторая часть представлена тремя строфами, в которых описываются уже не столько предметы, сколько воздействие памятника летчику и всего кладбища на «живую людскую душу». И впечатление сформулировано как комментарий незримо присутствующего «я» — и Прохожего, и автора. Соответственно возникает широко обобщающая и возвышающая метафора — «темный чертог вселенной», вместе с углублением психологической характеристики особого состояния души, «нежданно мгновенного», концентрации времени в нем. Звуковая волна при этом несколько спадает; после четвертой строфы ударные гласные чередуются более гармонично, но с постоянным участием [у].

Душа наделена признаками живой личности, смолкающей с опущенным взором, живого собеседника с ожившим летчиком. Таким образом, осуществляется их взаимная трансформация в предпоследней строфе стихотворения. Видимый монумент (слово подчеркивает торжественность минуты и значение подвига летчика) превращается в живого невидимого юношу, а его беседа с живой душой как бы материализуется, и возникает новая конкретно-описательная деталь-метафора, переходящая в олицетворение, — говорящий памятник с мертвым пропеллером, сама кладбищенская природа тихо участвует в этой беседе, и ее звучание отмечено повышенной концентрацией [ш] и [ч], [j], [л], [м], а участие в разговоре «почек», их легкое шуршание вносит мотив надежды, весны, воскресения в «темный чертог».

Заключительная строфа, всего четыре строчки, представляет самостоятельную часть, ибо завершает разговор души на кладбище и контрастирует с ним; вместе с тем возвращается к исходному образу движущегося Пешехода и его «тревоги», перекликается с первой строфой, как верно отмечено Ю. Лотманом. Образ «тысячи бед» приподымает образ Путника, шагающего через них, но образ «собак» напоминает о продолжающейся суровой обыденной реальности. Сравнение может быть истолковано двояко — и как преодоление Путником его горя и бед, и как (по мнению Е. В. Заболоцкой) напоминание об их настойчивости, неотвязно. Она выделяется и указанной сквозной рифмой на [э], преобладанием [э] и [о] среди ударных гласных, а в составе согласных максимальной концентрацией [ н + н ’], высокими частотами [л] и [j], что гармонирует со сменой настроения при выходе на кладбище.

По-видимому, эта двузначность и создает необходимое лирическое поле значений, открытости разных возможностей. Сочетание в этой строфе продолжения, возвращения и развития главного мотива судьбы Прохожего выражено, акцентировано структурой и звуковым составом, его соотношением с первой строфой и всем ходом стихотворения. Повторены слова-окончания двух строк первого четверостишия и связанная с ними рифма, что выделяет их смысловую значимость и создает стыковку начала и конца стихотворения. Но повторены с изменением падежей и в обратном порядке. Ключевые слова — «дорога», «горе», «тревога» — скреплены рифмой и другими звуковыми связями, консонируют и ассонируют с звуковой системой всего стихотворения. Рифма «бед — вослед» ассоциируется с другой системой рифм, ассонансов, консонансов, проходящих через все стихотворение, «субдоминантой» его музыкальной структуры.

С другой стороны, последняя строфа включает эти повторяющиеся смыслы и звуки в совершенно новый комплекс, и семантический, и звуковой, что подчеркнуто и другой рифмовкой других строк четверостишия. Построение по принципу «неполного кольца» придает всей структуре стихотворения элементы спиральности и диссимметрии. Что также выражает, акцентирует средствами стиха и процесс преодоления Прохожим его горя, тревог, бед, и трезвость сознания им — и лирическим «я», — что горе и тревоги все же еще остаются, хотя и превращаются только в собак, бегущих вослед.

Итак, еще один вариант разговорно-медитативной интонации. Характерно, в частности, при четкой организованности — отсутствие тех многочисленных повторов, которые мы наблюдали в других вариантах лирики, со сходными тематическими мотивами и скорбно-задумчивыми интонациями. Экспрессивные элементы здесь больше подчинены движению неторопливого описания, раздумья, с последующим более прямым лирическим комментарием, сконцентрированным в заключительном сравнении, афористически объединяющим психологическую и предметную конкретность, основные элементы интонации стихотворения как целого. Огромность человеческого горя, тревог, тысяч бед и сдержанность разговора о них выражает особенности творческой личности и судьбы Заболоцкого. И все движение сконцентрировано в образах двух душ — летчика, напоминающего об огромных горестях и бедах войны, и Прохожего, с его «тысячами бед». Общение этих двух душ, с и х пережитыми и продолжающимися бедами, раскрывает человеческую общность, преодолевающую границы смерти и жизни в особом душевном событии. Открывается и новая возможность развития реалистической лирической символики.

Стихотворение в целом превращается в развернутую метафору-символ пути человека и его души, путей жизни, путей смерти, путей расширения человеческой личности, ее коллективности, путей совмещения жизни отдельного человека со всей жизнью на земле, с «душами» сосен, беседами людей, шуршанием почек. Реалистическая символика вырастает из полноты точного психологического и предметного описания и ассоциативных связей лирического события.

С точки зрения истории судеб лирических жанров, стихотворение «Прохожий» Заболоцкого стало новым образцом слияния повествовательной лирики и лирики другого человека таким образом, что этот другой, как бы независимый от лирического «я», лирический герой — Прохожий, становится только псевдонимом лирического «я». Отделение себя от себя, которое характерно для лирики Заболоцкого 30-х годов, теперь доходит до превращения определенного своего психологического состояния, переживания в некую особую личность. Происходит и материализация явления, которое приподымает человека над своим «я» и позволяет ему удваивать себя в едином лирическом высказывании. Это удваивание проходит дальше через все творчество Заболоцкого до его последнего стихотворения 1958 года, в котором он призывал: «не позволяй душе лениться», разговаривал со своей душой, как с особой многоликой личностью — и рабыней и царицей. В «Прохожем» «я» не только удваивается, но и утраивается, ибо Прохожий — это то же «я», но как «он». Изображение самого себя в третьем лице имеется и в другом стихотворении Заболоцкого этих лет — «Приближался апрель к середине...» (1948), но там «я» упоминает и о себе прямо, как «я».

Таким образом, в «Прохожем» и ряде других стихотворений Заболоцкого этих лет формируется еще один новый тип лирического стихотворения, который трудно непосредственно сопоставить с какими-либо образцами и русской и мировой лирики, несмотря на столь подчеркнутую связь с классической традицией. С долей условности можно сопоставить его с традицией медитативной элегии, тех ее разновидностей, где размышление связано с воспоминанием и элементами повествования, как в пушкинском «Вновь я посетил...», или описанием в настоящем времени, как в пушкинском «Когда за городом задумчив я брожу...» (также, кстати сказать, с мотивом кладбища), или с традицией сюжетно-психологической лирики, в частности со стихотворением Лермонтова «В полдневный жар, в долине Дагестана...», с его мотивом двойного существования человека в разных образах самого себя. И с традициями сюжетно- психологической лирики 30-х годов, ее опыта соединения бытовой конкретности и символики, классической организованности и смелой метафоричности. Но здесь в еще большей их слитности и многосоставности, с большей детализацией конкретно-описательных и как бы очерковых элементов. А по сравнению с другим главным направлением лирики этого времени, которое мы видели в стихотворении Твардовского, здесь, как и в лирике Заболоцкого 30-х годов, больше выявилось обобщение, философское и символическое, — проблемы времени и личной судьбы выражены в более косвенной форме. И образ Прохожего, и весь лирический сюжет содержат в себе элемент тайны, многоплановой недоговоренности.

Почти одновременно с «Прохожим» Заболоцкий создал ряд стихотворений с более прямым изображением потока окружающей жизни — природы, общества. Но общим с поэтикой «Прохожего» было сочетание предметной и психологической конкретности с широтой и углубленностью обобщающей мысли; точности и взвешенности слова с его смелой ассоциативностью, метафоричностью, символикой; высокой организованности стиха, подчас даже жестко регламентированной, с внутренней энергией и свободой его движения; его мелодии и живописи — со сдержанностью; постоянной соотнесенности «я», часто как бы незримого, какой-то объективной ситуацией и большим потоком бытия, часто с другим человеком; многосоставности, разноликости и целостности самого «я».

Необычайное влияние на творчество Заблоцкого оказали Великие научные открытия, коими полнился мир в период его жизни и творчества. При этом его стихотворения не утратили своей поэтичности. Думаю, что поэт действительно сказал новое слово в русской литературе. Примером сочетания науки, лиричности и философии служит стихотворение Заболоцкого «Метаморфозы»(1937). Реальность бессмертия – ключевой вектор данного произведения. Если раньше в решении этой вечной проблемы жизни и смерти поэты исходили из философских учений, христианского мировоззрения, то научные открытия в эпоху XX века поставили ее на другой уровень.

Николай Заболоцкий осмысливает реальность в бесконечном разнообразии и единстве превращений «клубка какой-то сложной пряжи», единстве «мира во всей его архитектуре». Каждое превращение мировой жизни включает в себя смерть, умирание. Это факт, с которым приходится мириться. Смерти происходят в любой момент жизни.

Сначала стихотворение кажется парадоксальным, сложным для понимания. Само название произведения символично. Древнегреческий поэт Овидий в своё время написал поэму «Метаморфозы», в которой отразил волшебные превращения в мире, перетекание одной материи в другую. И хотя во многом эта поэма мифологична, наполнена легендами о богах, время показало, что греки были удивительно прозорливы. Превращения, удивительные изменения в природе и человеке происходят ежесекундно. Мир изменился, грани человеческого сознания расширились. Эти новые взгляды и отразил автор в своих «Метаморфозах».

С самых первых строк чувствуется удивление, восхищение лирического героя бесконечным изменениям мира:

Как мир меняется! И как я сам меняюсь!

Уже здесь на первый план выходит проблема человека и окружающей действительности. Лирический герой пытается решить очень сложный вопрос – как происходит, меняется жизнь внутри него, кто он. Отсюда его парадоксальные выводы:

Лишь именем одним я называюсь,-

На самом деле то, что именуют мной,-

Не я один. Нас много. Я - живой.

Вряд ли можно отрицать то, что жизнь постоянно меняется, развивается, в том числе и в теле человека. Взгляд лирического героя обращен к сущности внутренних процессов личности. Он касается не только психологических и философских аспектов, но и физиологических. Перед нами новое видение человека. Человек воспринимается не статично, а в единстве бесконечно разнообразных процессов жизни. Еще древние писали: «В одну реку не войти дважды» и «Люди как реки».

Несмотря на то, что в своих произведениях Н.Заболоцкий напрямую не обращался к древней Греции, а напротив, увлекался современным естествознанием, его стихотворение подтверждает суждения греческих мудрецов. Отсюда обилие иносказаний в стихотворении. Лирический герой смотрит на себя со стороны – «колеблемого на морской волне», «летящего по ветру в край незримый». Поэт подчеркивает закономерность, согласованность всеобщих метаморфоз единого, бессмертного бытия. Законы изменения бытия он выражает формулой: «звено в звено и форма в форму». Человек Н.Заболоцкого многолик и, в то же время, един, его составляющие включены в процессы умирания и возрождения:

Чтоб кровь моя остынуть не успела,

Я умирал не раз. О, сколько мертвых тел

Я отделил от собственного тела.

Стихотворение условно можно разделить на три смысловые части. В первой лирический герой рассуждает о себе, своих внутренних состояниях. Во второй – выражает своё отношение к природе. Живое и мертвое взаимосвязано в ней, одно перетекает в другое. Природа здесь не только «скопленье чудных тварей», но и «орган поющий».

Метафоры поэта торжественны, величавы. Они подчеркивают закономерность, гармоничность всех процессов на Земле:

Звено в звено и форма в форму. Мир

Во всей его живой архитектуре –

Орган поющий, море труб, клавир,

Не умирающий ни в радости, ни в буре.

Природа представляет собой «живую архитектуру», состоящую из мельчайших частиц. Каждой из них принадлежит свое место. Природа есть поющий орган – музыкальный инструмент с множеством голосов, которые вместе составляют стройный лад, единую гармонию. У каждого из нас есть свой голос в этой вселенской мелодии. Чтобы осознать это, нам необходимо расширить горизонты взгляда на мир, понять его сложность и многообразие. В жизни природы действуют разные законы, но, пожалуй, главный из них – закон целесообразности. Ничто в мире не приходит из ниоткуда и не исчезает без следа. Всё имеет причинно-следственную связь. Отсюда эти удивительные «метаморфозы», описанные Н.Заболоцким. Думаю, что сегодня настало время, когда природа снова властно заявила о себе человечеству. Поэтому так важно понять ее законы.

Третья смысловая часть представляет собой своеобразный итог всего стихотворения. Здесь впервые возникает тема бессмертия. Поэт утверждает, что только наши суеверия мешают нам видеть «реальное бессмертие». Оно, по мысли Н.Заболоцкого, находится не вне нас, а как наше личное достояние в этом мире. Особенную глубину и новизну этой поэтической мысли даёт представление о собственной собирательности.

По своему жанру «Метаморфозы» тесно связаны с традициями классической философской лирики Гете, Баратынского, Тютчева. Здесь мы наблюдаем лирическое описание самого процесса мысли. Мандельштам называл подобные размышления «поэзией доказательства». Литературная традиция подчеркнута архаической книжной лексикой («око», «прах», «злак»). Стихотворение завершается философскими метафорами, которые представлены в форме афоризмов: «мысль некогда была простым цветком», «поэма шествовала медленным быком». Главная мысль заключительной части состоит в том, что бессмертие есть «клубок пряжи»:

Как бы клубок какой-то сложной пряжи,

Вдруг и увидишь то, что должно называть

Бессмертием. О, суеверья наши!

В анализируемом произведении автор достигает необычайно емкости поэтической мысли. Всего тридцать две строчки! А между тем, это целая философская поэма. Н.Заболоцкий выразил самые прогрессивные мысли своего времени. Он удивительным образом соединил научные открытия и глубоко эмоциональные переживания. Очевидно, что Н.Заболоцкий даровал русской литературе новое направление.

Художественные приёмы, выделяемые в поздней лирике Н. Заболоцкого, не слишком множественны и разнообразны. Автор, как правило, старается избегать излишней гиперболизации, не часто используются многоплановые метафоры и т.п. На первый взгляд, зрелое творчество поэта тяготеет к некоторой примитивности. Однако именно простота и понятность стихотворений Заболоцкого являются его индивидуальными литературными качествами. Большое значение поэт уделяет семантической стороне языка. Его интересует слово как таковое, а конкретно - образность его значений, его смысловое наполнение. Важную роль в творчестве Заболоцкого играет такой художественный приём, как антитеза. Действительно, стихотворения поэта зачастую содержат в себе остроту противостояний природных явлений и явлений человеческого бытия, философских понятий и мировоззрений. Н. Заболоцкий - ищущий и вопрошающий созидатель, в чьих руках поэтический материал испытывает постоянные метаморфозы.

Например, стихотворение «О красоте человеческих лиц» состоит из двух противоположных частей. Первая часть монументальна, тяжеловесна. Под видом некой неподвижной глыбы автор вуалирует бедность человеческой души. Отсутствие духовного и эмоционального движения делает людей «заиндевелыми», не способными размышлять, чувствовать и сочувствовать:

Иные холодные, мёртвые лица

Закрыты решётками, словно темница.

Другие - как башни, в которых давно

Никто не живёт и не смотрит в окно.

Во второй же части, напротив, «малая хижина», которая «неказиста, небогата», символизирует внутреннее содержание человека. «Окошко» этой хижины посылает в мир «весеннее дыхание». Так и человек: если внутри он полон, то от него исходит свет и красота. Такие эпитеты, как «весенний день», «ликующие песни», «сияющие ноты» меняют настроение стихотворения, оно становится радостным, излучающим добро.

Таким образом, антитеза большого (даже громадного) и малого - это тот художественный приём, на котором базируется всё стихотворение. Однако это не означает, что других приёмов Заболоцкий в нём не использует. Напротив, стихотворение «О красоте человеческих лиц» весьма аллегорично, иносказательно. Ведь каждая «башня», «лачуга», «хижина» - это указание на того или иного человека, на его характер и внутренний мир.

Н. Заболоцкий использует меткие сравнения. В стихотворении «О красоте человеческих лиц» их можно наблюдать в достаточном количестве: «подобия жалких лачуг», «подобные пышным порталам», «словно темница», «как башни», «подобья песен». Необычно и то, что в произведении нет деления на строфы: стихотворение представляет собой одну строфу из четырех четверостиший. Это связано, вероятно, с тем, что всё стихотворение всецело сконцентрировано на одной основной мысли, оно базируется на одной основной идее.

Здесь же стоит вспомнить «Некрасивую девочку» Заболоцкого, в частности, яркое сравнение - «напоминает лягушонка». В этом стихотворении, как и во многих других, можно выделить тонкую иносказательность, глубокий психологический анализ: «чистый пламень» в качестве образа души, сравнение духовного наполнения с «сосудом, в котором пустота» или с «огнём, мерцающем в сосуде»:

Мне верить хочется, что чистый этот пламень,

Который в глубине её горит,

Всю боль свою один переболит

И перетопит самый тяжкий камень!

И пусть черты её нехороши

И нечем ей прельстить воображенье, -

Младенческая грация души

Уже сквозит в любом её движенье.

Герои и образы Заболоцкого становятся максимально глубокими. Они ярче выражены и чётче очерчены поэтом по сравнению с его ранней лирикой.

Параллелизм как художественный приём также свойственен поздней лирике Н. Заболоцкого. Например, в стихотворении «Гроза идёт» (1957) мы видим яркий параллелизм явлений природы с душевным состоянием и мыслями самого автора.

Своеобразен и уникален в стихотворении образ тучи:

Движется нахмуренная туча,

Обложив полнеба вдалеке,

Движется, огромна и тягуча,

С фонарем в приподнятой руке.

В данных строках туча наделяется каким-то особым значением, можно сказать, что она одушевляется. Туча движется подобно ищущему или потерявшемуся страннику, подобно грозному вершителю судеб. В данном контексте этот образ читается не просто как природное явления, но как нечто большее.

Вышеназванному произведению свойственна особая метафоричность:

Вот он - кедр у нашего балкона.

Надвое громами расщеплен,

Он стоит, и мертвая корона

Подпирает темный небосклон.

Такой высокий уровень метафоризации, несомненно, в очередной раз позволяет выделить как особое и неповторимее явление позднюю лирику Н. Заболоцкого: «мертвая корона», подпирающая «темный небосклон».

В заключение поэтом проводится параллелизм между расколотым надвое деревом и собственным душевным состоянием. Однако это не только параллелизм, это ещё и аллегорическое высказывание автора, выражающее двойственность его мироощущения:

Пой мне песню, дерево печали!

Я, как ты, ворвался в высоту,

Но меня лишь молнии встречали

И огнем сжигали на лету.

Почему же, надвое расколот,

Я, как ты, не умер у крыльца,

И в душе все тот же лютый голод,

И любовь, и песни до конца!

Особое значение для творчества Н. Заболоцкого несёт философское осмысление природы, тесная взаимосвязь между природой и человеком, а также их взаимная отчуждённость. В стихотворении «Я не ищу гармонии в природе…» (1947) природа видится поэту огромным «миром противоречий», наполненным «бесплодною игрой» и «бесполезно» тяжким трудом.

Стихотворение наполнено олицетворяющими метафорами: «слепая ночь», «умолкнет ветер», «в тревожном полусне изнеможенья», «затихнет потемневшая вода». Здесь же имеет место такой художественный приём как сравнение. Автор сравнивает природу с «безумной, но любящей» матерью, которая не видит себя в этом мире без своего сына, которая без него не является полноценной:

Так, засыпая на своей кровати,

Безумная, но любящая мать

Таит в себе высокий мир дитяти,

Чтоб вместе с сыном солнце увидать.

В данном произведении можно выделить неявную антитезу, противопоставление добра и зла:

И в этот час печальная природа

Лежит вокруг, вздыхая тяжело,

И не мила ей дикая свобода,

Где от добра неотделимо зло.

Когда устав от буйного движенья,

От бесполезно тяжкого труда,

В тревожном полусне изнеможенья

Когда огромный мир противоречий

Насытится бесплодною игрой, -

Как бы прообраз боли человечьей

Из бездны вод встаёт передо мной.

Лирика поэта отличается контрастностью изображаемых образов. Например, в стихотворении «Где-то в поле возле Магадана…» (1956) создаётся невыносимое ощущение грусти и подавленности от страшного контраста замерзшей, завьюженной, неприветливой земли и огромного, бескрайнего светлого неба. Звёзды в данном стихотворении символизируют не только свободу, но и сам процесс освобождения. Пока старики ещё не отделены от реальности, от своих земных дел, звёзды на них не смотрят. Но в смерти они соединяются с природой, с целым миром, обретая свободу:

Не нагонит больше их охрана,

Не настигнет лагерный конвой,

Лишь одни созвездья Магадана

Засверкают, став над головой.

Лагерная тема в тесном сплетении с темой человеческого страдания отразилась в данном стихотворении. Горе двух «несчастных русских» стариков, у которых душа «перегорела», изображено на фоне «дивной мистерии вселенной».

Циклу «Последняя любовь» как «большому произведению», состоящему из отдельных частей, каждая из которых дополняет и определяет последующую, присуще эпическое начало. Здесь можно отметить стремление автора воспроизвести «текучий» процесс действительности. Вычерчивается последовательный событийный ряд истории «последней любви» и наличие общего обрамления.

Стихотворение «Можжевеловый куст» (1957) отличается особой мелодикой, образуемой определённым звуковым набором:

Можжевеловый куст, можжевеловый куст,

Остывающий лепет изменчивых уст,

Лёгкий лепет, едва отдающий смолой,

Проколовший меня смертоносной иглой!

Эта строфа примечательна также наличием в ней эпитетов: «изменчивые уста», «лёгкий лепет», «смертоносная игла». Они создают ощущение некой динамики: тревожной, неуверенной и, вместе с тем, стремительной, решительной.

С самого начала стихотворения читатель ожидает какой-то беды, чему способствует весьма оригинальный эпитет - «металлический хруст», создающий тональность внутреннего разлада и внешнего предзнаменования:

Я увидел во сне можжевеловый куст,

Я услышал вдали металлический хруст,

Аметистовых ягод услышал я звон,

И во сне, в тишине, мне понравился он.

Постоянная игра шипящих и твёрдых согласных с мягкими и сонорными создаёт в стихотворении ощущение двойственности. Читатель погружается вместе с лирическим героем в странную фантасмагорию, граничащую между сном и явью. И, как это часто использует в своём творчестве Заблоцкий, главная мысль заключена автором в последней строфе. И здесь динамика сменяется созерцанием и, в конце концов, прощением и отпущением:

В золотых небесах за окошком моим

Облака проплывают одно за другим,

Облетевший мой садик безжизнен и пуст…

Да простит тебя бог, можжевеловый куст!

Заболоцкий, как уже указывалось выше, мастер в области сравнений и иносказания. В последней строфе мы видим «облетевший садик», потерявший какую-либо жизнь в своих недрах. Душа лирического героя так же, как и этот садик опустела, а виной всему можжевеловый куст - читаемый неоднозначно и наиярчайший образ данного стихотворения.

Стихотворение «Старость» (1956) заключает цикл «Последняя любовь». Это своеобразный рассказ, некое эпическое повествование в стихах. Именно в нём так остро чувствуется та зрелость и то спокойствие, к которому пришёл автор. Созерцание и осмысление - вот что выходит на первый план в сравнении с его ранней лирикой:

Простые, тихие, седые,

Он с палкой, с зонтиком она, -

Они на листья золотые

Глядят, гуляя дотемна.

Их речь уже немногословна,

Без слов понятен каждый взгляд,

Но души их светло и ровно

Об очень многом говорят.

В неясной мгле существованья

Был не приметен их удел,

И животворный свет страданья

Над ними медленно горел.

Более всего в этих строках выделяется противопоставление «неясной мглы существованья» и «животворного света». В связи с этим можно сказать и о так называемом «космическом» параллелизме, который в той или иной степени пронизывает позднюю лирику автора. В небольшом стихотворении Заболоцкому удаётся совместить всеохватывающее, панорамное видение мира с данной, можно сказать частной ситуацией.

Таким образом, мы видим, что поздняя лирика Н. Заболоцкого с одной стороны - явление невероятно глубокое с философской точки зрения, с другой стороны - достаточно незамысловатое с точки зрения своей художественной сущности, а точнее - в плане многообразия художественных приёмов и методов. Поэт пользуется многочисленными эпитетами, высока частотность употребления эпитетов-сравнений, сравнений, чуть реже встречаются метафоры. Можно отметить, что стихи Заболоцкого нередко содержат обращения и вопросы (чаще риторические), которое сближают авторское видение с читательским восприятием. В целом же, поэзия Заболоцкого чуждается чего-то сложного и путанного, он практически не гиперболизирует изображаемое, не занимается так называемым «плетением словес». Пунктуация поэта достаточно экспрессивна. Заболоцкий часто выносит основную идею произведения в самый конец, заключая её в последней строфе, подытоживая таким образом вышесказанное. Нельзя не отметить, что поэтика Заболоцкого была и остаётся уникальной, продолжает влиять на творчество и мышление многих поэтов и людей, связанных, так или иначе, со словом.