Преподобный Авраамий Смоленский. О зависти

Авраамий Смоленский (ск. 1222), святой преподобный архимандрит, религиозный мыслитель. Сохранилось житие прп. Авраамия, написанное его учеником Ефремом. О детстве и юности святого известно мало. По смерти родителей он, отказавшись от брака, раздает имение бедным и облекается в «худые ризы», «хожяще яко един от нищих и на уродство ся приложи»...

Это временное юродство, о котором не сообщается никаких подробностей, может быть, и состояло в социальном уничижении, подобном юношеским подвигам прп. Феодосия Печерского. Вскоре юноша постригается под именем Авраамий в пригородном Смоленском монастыре. Пребывая в «бдении и алкании день и нощь», Авраамий ревностно предается книжным занятиям. Изучая отцов Церкви и жития святых, он составляет себе целую библиотеку, «списа ово своею рукою, ово многими писцы». Из отцов Церкви Иоанн Златоуст и Ефрем Сирин были его любимым чтением. Смоленск XII в. был одним из культурных центров Руси. В этой обстановке ученость инока Авраамия не является неожиданной. Уже эта ученость Авраамия резко отличает его от «простого» Феодосия, который мог только прясть нити «великому» Никону. Но житие Авраамия находится в теснейшей литературной зависимости от жития Феодосия. Сам Авраамий, несомненно, прошел в юности школу Феодосия и подражал ему. Как и для Феодосия, палестинские жития святых составляли его любимое чтение. И однако образ его резко и своеобразно выделяется на этом палестинско-киевском фоне. Конечно, речь может идти лишь о духовных оттенках, с трудом находящих словесное выражение в житийном стиле. Тем не менее при тесной близости смоленского и киевского жития, каждое отступление может быть только сознательным и значительным. Всем известно, что святой Феодосий посещал княжеские пиры, хотя и вздыхал, слушая музыку скоморохов. Но Авраамий «на трапезы и на пиры отнюдь не исходя».

Худые ризы Феодосия Авраамий сохранил и в годы зрелости. Ефрем под смиренными ризами Феодосия рисует совсем иное аскетическое лицо: «Образ же блаженного и тело удручено бяше, и кости его и состави яко мощи исщести, и светлость лица его блед имуще от великого труда и воздержания и бдения, от мног глагол». Традиция телесной крепости и радостная светлость святого установлена еще Кириллом Скифопольским для его Саввы и завещана Руси. В эту традицию не укладывается бледный и изможденный смоленский аскет. А между тем этот образ борющегося аскета автор хочет запечатлеть в уме читателя, рисуя портрет средовека, а не старца: «Образ же и подобие на Великаго Василия: Черну браду таку имея, плешиву разве имея главу». За аскетической худобой, лишением сна и пищи - качество молитвы. Нестор мало говорит о молитве своего святого, косвенно позволяя заключить, что она не имела разительных внешних проявлений: ни мистических экстазов, ни эмоциональной порывистости. Иначе у Авраамия: «И в нощи мало сна приимати, но коленное преклонение и слезы многы от очью безъщука (беспрестанно) излияв и в перси биа и кричанием Богу припадая помиловать люди Своя, отвратити гнев Свой». Эта покаянная печаль и мрачность не оставляют святого и на пороге смерти. Упоминается о милостыне; но не с состраданием к немощам людским выходил из своей кельи суровый аскет, а со словом назидания, со своей небесной и, вероятно, грозной наукой, наполняющей трепетом сердца. Этот особый «дар и труд божественных писаний» заменяет прп. Авраамию дар и труд общественного служения, без которого редко можно представить себе святого древней Руси.

Более традиционен (по-русски) св. Авраамий в его отношении к храмовому благочестию, к литургической красоте. Изгнанный из своего монастыря, он в городе украшает другой, ставший его убежищем. Он особенно строг и в храмовом благочинии, «паче же на литургии». По-видимому, совершенно особое и личное отношение было у святого к Евхаристии. Он не переставал совершать бескровную жертву («ни единого же дне не остави») со дня своего рукоположения, и потому запрещение его в служении должно было явиться для него особенно мучительным. Из этих скудных, рассеянных черт встает перед нами необычный на Руси образ аскета с напряженной внутренней жизнью, с беспокойством и взволнованностью, вырывающимися в бурной, эмоциональной молитве, - не возливающий елей целитель, а суровый учитель, одушевленный, может быть, пророческим вдохновением. Если искать духовной школы, где мог воспитаться такой тип русского подвижника, то найти его можно лишь в монашеской Сирии. Св. Ефрем, а не Савва был духовным предком смоленского Авраамия.

Авраамий был не только ученым толкователем, но и смелым проповедником Евангелия. Мрачность и эсхатологичность характерны и для его проповедей. Своих слушателей он призывал к раскаянию, угрожая им концом света и Страшным Судом. Его влияние было очень велико, но его смелость навлекла на него преследования со стороны других представителей духовенства и монашества, обвинивших его в ереси. Они возбудили против него чуть ни весь город, что и жизнь его оказалась в опасности. Его судили в присутствии епископа и князя, но светские судьи его оправдали. Тогда епископ вторично предал его суду, но на этот раз церковному.

Ефрем не приводит приговора этого суда и хочет подчеркнуть благополучный исход его: «не приемше ему никоего зла». Однако Авраамий отослан в свой первоначальный монастырь и ему было запрещено совершать литургию. Два праведника предсказывают епископу гнев Божий на г. Смоленск за гонение на святого. Обещанная «епитимия» приходит в виде страшной засухи. Молитвы епископа и всего народа остаются неуслышанными. Тогда Игнатий призывает св. Авраамия, снова расследует обвинения против него и «испытав, яко все лжа», прощает его и просит молиться о страждущем городе. Последние годы святого прошли мирно, на игуменстве в новом монастыре его. Преподобный пережил своего епископа и преставился от болезни после 50 лет подвижничества.

Необычайность подвига св. Авраамия и перенесенных им гонений ставит перед нами вопрос о их источнике. Биограф его, св. Ефрем, неоднократно подчеркивает, что преподобный стал жертвой смоленского духовенства. Его ученость и дары пастырства противополагаются «невеждам, взимающим сан священства». На суде «князью и властителем умягчи Бог сердце, игуменом же и иереем, аще бы мощно, жива его пожрети». Позднейшее примирение Авраамия со св. Игнатием заставляет автора по возможности смягчить роль епископа в этом злосчастном процессе: он представляется скорее жертвою и орудием «попов и игуменов». Но автор не пожелал скрыть острого конфликта между святым и огромным большинством духовенства. Какие же мотивы предполагает он у враждебных сил? Некоторые из приводимых мотивов носят корыстный или человечески мелкий характер. К Авраамию стекалось из города множество народа - он был для многих «отцом духовным». Отсюда понятны жалобы священников: «уже наши дети вся обратил есть». На этой почве вырастает клевета. Но важнее и интереснее другая группа обвинений: «Овии еретика нарицати, а инии глаголаху нань - глубинныя книги почитатель… друзии же пророком нарицающе».

Еретик - пророк - читатель запрещенных книг - обвинения относились к самому содержанию его учения. Оно смутило и его игумена, столь ученого и первоначально столь расположенного к нему. Каково же было содержание этого необычного, смущающего учения? Оно, конечно, имело отношение к спасению - св. Авраамий проповедовал грешникам покаяние - и с успехом. Но одно духовничество или нравственная проповедь не могли навлечь на Авраамия обвинения в ереси. Ефрем неоднократно говорит о «дарах слова Божия, данных от Бога преподобному Авраамию… якоже ничтоже ся его утаить божественных писаний». В области экзегетики Священного Писания (темных, таинственных мест) опасности и подстерегали смелого богослова. За эту свою экзегетическую проповедь он, по его собственным словам, «бых пять лет искушениа терьпя, поносим, безчествуем, яко злодей». Ефрем дает нам нить и для того, чтобы нащупать основной богословский интерес Авраамия. Смоленский инок был не только богословом, но и художником. «Написа же две иконы: едину страшный суд втораго пришествиа, а другую испытание въздушных мытарств». Воспоминание о них наводит автора на страшную память о том, «аще страшно есть, братье, слышати, страшнее будет самому видети». В тех же мыслях и настроениях застает святого смертный час: «Како огньная река потечет пожигающи вся». Здесь опять нас поражает конкретность образов, художественная наглядность видений… Нельзя не видеть их внутреннего родства с типом аскезы. Детали этих видений не сводимы к Апокалипсису или к книге прор. Даниила. Но они целиком вмещаются в обширную святоотеческую или апокрифическую литературу эсхатологического направления. Так, подробности Страшного Суда все находятся в знаменитом слове Ефрема Сирина «На пришествие Господа, на скончание мира и на пришествие антихриста». Классическим источником для мытарств на Руси было греческое житие св. Василия Нового, в видениях Феодоры. Но откуда же гонения на Авраамия, откуда обвинения в ереси? Мы уже понимаем, почему его называют, глумясь, пророком. Эсхатологический интерес, направленный на будущее, - вероятно, чаемое близким, - срывает покров с тайны, пророчествует. Но вот другое обвинение: «глубинные книги почитает». Оно указывает, что заподозрен был самый источник этих пророчеств: греческая эсхатологическая традиция. И, может быть, не без основания. Хорошо известно, как подлинные эсхатологические творения св. отцов обрастали псевдоэпиграфами и вдохновляли апокрифы, уже анонимные. В Церкви греческой, а потом и русской циркулировали списки отреченных книг, запретных для чтения. Но эти списки имели частный характер, противоречили друг другу и слабо выполнялись, как свидетельствует факт сохранности апокрифических рукописей в монастырских библиотеках. При отсутствии критической школы и филологической культуры задача выделения апокрифов из святоотеческого наследия была для Руси непосильной.

Что такое «глубинные» (или «голубинные») книги, которые читал прп. Авраамий? Возможно, под ними следует понимать космологические произведения богумильской литературы. В средние века богумильство (остатки древнего манихейства) имело огромное распространение в югославянских странах: Болгарии, Сербии, Боснии. Со славянского юга Русь взяла почти всю свою церковную литературу: не могла она не заимствовать и еретической, как об этом свидетельствуют еретические мотивы в произведениях народной поэзии: сказаниях, легендах и духовных стихах. Против св. Авраамия было выдвинуто весьма конкретное обвинение - с какой долей доказательности, мы не знаем. В житии его, конечно, нет следов манихейства, ибо нельзя считать за манихейство суровый, мироотрешенный аскетизм. Если Авраамий читал богумильские книги, то по добросовестному заблуждению, как и большинство православных русских читателей. В преданности его Церкви не может быть сомнений. Но, может быть, св. Ефрем прав был в оценке гонителей своего духовного отца - и перед нами первая в русской истории картина столкновения свободной богословской мысли с обскурантизмом невежественной, хотя и облеченной саном толпы.

Богословская культура Авраамия находит свое объяснение в культурном расцвете Смоленска в ту эпоху. Но направление его интересов было иное. И в этом направлении он предуказывает одно из основных религиозных призваний Руси. Древняя Русь того времени из всех богословских тем облюбовала себе одну: эсхатологическую. Уточняя сокровенное содержание его науки, мы получаем право сказать, что св. Авраамий был страстотерпцем православного гнозиса.

Авраамий Смоленский (ск. 1222), святой преподобный архимандрит, религиозный мыслитель. Сохранилось житие прп. Авраамия, написанное его учеником Ефремом. О детстве и юности святого известно мало. По смерти родителей он, отказавшись от брака, раздает имение бедным и облекается в «худые ризы», «хожяще яко един от нищих и на уродство ся приложи»...

Это временное юродство, о котором не сообщается никаких подробностей, может быть, и состояло в социальном уничижении, подобном юношеским подвигам прп. Феодосия Печерского. Вскоре юноша постригается под именем Авраамий в пригородном Смоленском монастыре. Пребывая в «бдении и алкании день и нощь», Авраамий ревностно предается книжным занятиям. Изучая отцов Церкви и жития святых, он составляет себе целую библиотеку, «списа ово своею рукою, ово многими писцы». Из отцов Церкви Иоанн Златоуст и Ефрем Сирин были его любимым чтением. Смоленск XII в. был одним из культурных центров Руси. В этой обстановке ученость инока Авраамия не является неожиданной. Уже эта ученость Авраамия резко отличает его от «простого» Феодосия, который мог только прясть нити «великому» Никону. Но житие Авраамия находится в теснейшей литературной зависимости от жития Феодосия. Сам Авраамий, несомненно, прошел в юности школу Феодосия и подражал ему. Как и для Феодосия, палестинские жития святых составляли его любимое чтение. И однако образ его резко и своеобразно выделяется на этом палестинско-киевском фоне. Конечно, речь может идти лишь о духовных оттенках, с трудом находящих словесное выражение в житийном стиле. Тем не менее при тесной близости смоленского и киевского жития, каждое отступление может быть только сознательным и значительным. Всем известно, что святой Феодосий посещал княжеские пиры, хотя и вздыхал, слушая музыку скоморохов. Но Авраамий «на трапезы и на пиры отнюдь не исходя».

Худые ризы Феодосия Авраамий сохранил и в годы зрелости. Ефрем под смиренными ризами Феодосия рисует совсем иное аскетическое лицо: «Образ же блаженного и тело удручено бяше, и кости его и состави яко мощи исщести, и светлость лица его блед имуще от великого труда и воздержания и бдения, от мног глагол». Традиция телесной крепости и радостная светлость святого установлена еще Кириллом Скифопольским для его Саввы и завещана Руси. В эту традицию не укладывается бледный и изможденный смоленский аскет. А между тем этот образ борющегося аскета автор хочет запечатлеть в уме читателя, рисуя портрет средовека, а не старца: «Образ же и подобие на Великаго Василия: Черну браду таку имея, плешиву разве имея главу». За аскетической худобой, лишением сна и пищи - качество молитвы. Нестор мало говорит о молитве своего святого, косвенно позволяя заключить, что она не имела разительных внешних проявлений: ни мистических экстазов, ни эмоциональной порывистости. Иначе у Авраамия: «И в нощи мало сна приимати, но коленное преклонение и слезы многы от очью безъщука (беспрестанно) излияв и в перси биа и кричанием Богу припадая помиловать люди Своя, отвратити гнев Свой». Эта покаянная печаль и мрачность не оставляют святого и на пороге смерти. Упоминается о милостыне; но не с состраданием к немощам людским выходил из своей кельи суровый аскет, а со словом назидания, со своей небесной и, вероятно, грозной наукой, наполняющей трепетом сердца. Этот особый «дар и труд божественных писаний» заменяет прп. Авраамию дар и труд общественного служения, без которого редко можно представить себе святого древней Руси.

Более традиционен (по-русски) св. Авраамий в его отношении к храмовому благочестию, к литургической красоте. Изгнанный из своего монастыря, он в городе украшает другой, ставший его убежищем. Он особенно строг и в храмовом благочинии, «паче же на литургии». По-видимому, совершенно особое и личное отношение было у святого к Евхаристии. Он не переставал совершать бескровную жертву («ни единого же дне не остави») со дня своего рукоположения, и потому запрещение его в служении должно было явиться для него особенно мучительным. Из этих скудных, рассеянных черт встает перед нами необычный на Руси образ аскета с напряженной внутренней жизнью, с беспокойством и взволнованностью, вырывающимися в бурной, эмоциональной молитве, - не возливающий елей целитель, а суровый учитель, одушевленный, может быть, пророческим вдохновением. Если искать духовной школы, где мог воспитаться такой тип русского подвижника, то найти его можно лишь в монашеской Сирии. Св. Ефрем, а не Савва был духовным предком смоленского Авраамия.

Авраамий был не только ученым толкователем, но и смелым проповедником Евангелия. Мрачность и эсхатологичность характерны и для его проповедей. Своих слушателей он призывал к раскаянию, угрожая им концом света и Страшным Судом. Его влияние было очень велико, но его смелость навлекла на него преследования со стороны других представителей духовенства и монашества, обвинивших его в ереси. Они возбудили против него чуть ни весь город, что и жизнь его оказалась в опасности. Его судили в присутствии епископа и князя, но светские судьи его оправдали. Тогда епископ вторично предал его суду, но на этот раз церковному.

Ефрем не приводит приговора этого суда и хочет подчеркнуть благополучный исход его: «не приемше ему никоего зла». Однако Авраамий отослан в свой первоначальный монастырь и ему было запрещено совершать литургию. Два праведника предсказывают епископу гнев Божий на г. Смоленск за гонение на святого. Обещанная «епитимия» приходит в виде страшной засухи. Молитвы епископа и всего народа остаются неуслышанными. Тогда Игнатий призывает св. Авраамия, снова расследует обвинения против него и «испытав, яко все лжа», прощает его и просит молиться о страждущем городе. Последние годы святого прошли мирно, на игуменстве в новом монастыре его. Преподобный пережил своего епископа и преставился от болезни после 50 лет подвижничества.

Необычайность подвига св. Авраамия и перенесенных им гонений ставит перед нами вопрос о их источнике. Биограф его, св. Ефрем, неоднократно подчеркивает, что преподобный стал жертвой смоленского духовенства. Его ученость и дары пастырства противополагаются «невеждам, взимающим сан священства». На суде «князью и властителем умягчи Бог сердце, игуменом же и иереем, аще бы мощно, жива его пожрети». Позднейшее примирение Авраамия со св. Игнатием заставляет автора по возможности смягчить роль епископа в этом злосчастном процессе: он представляется скорее жертвою и орудием «попов и игуменов». Но автор не пожелал скрыть острого конфликта между святым и огромным большинством духовенства. Какие же мотивы предполагает он у враждебных сил? Некоторые из приводимых мотивов носят корыстный или человечески мелкий характер. К Авраамию стекалось из города множество народа - он был для многих «отцом духовным». Отсюда понятны жалобы священников: «уже наши дети вся обратил есть». На этой почве вырастает клевета. Но важнее и интереснее другая группа обвинений: «Овии еретика нарицати, а инии глаголаху нань - глубинныя книги почитатель… друзии же пророком нарицающе».

Еретик - пророк - читатель запрещенных книг - обвинения относились к самому содержанию его учения. Оно смутило и его игумена, столь ученого и первоначально столь расположенного к нему. Каково же было содержание этого необычного, смущающего учения? Оно, конечно, имело отношение к спасению - св. Авраамий проповедовал грешникам покаяние - и с успехом. Но одно духовничество или нравственная проповедь не могли навлечь на Авраамия обвинения в ереси. Ефрем неоднократно говорит о «дарах слова Божия, данных от Бога преподобному Авраамию… якоже ничтоже ся его утаить божественных писаний». В области экзегетики Священного Писания (темных, таинственных мест) опасности и подстерегали смелого богослова. За эту свою экзегетическую проповедь он, по его собственным словам, «бых пять лет искушениа терьпя, поносим, безчествуем, яко злодей». Ефрем дает нам нить и для того, чтобы нащупать основной богословский интерес Авраамия. Смоленский инок был не только богословом, но и художником. «Написа же две иконы: едину страшный суд втораго пришествиа, а другую испытание въздушных мытарств». Воспоминание о них наводит автора на страшную память о том, «аще страшно есть, братье, слышати, страшнее будет самому видети». В тех же мыслях и настроениях застает святого смертный час: «Како огньная река потечет пожигающи вся». Здесь опять нас поражает конкретность образов, художественная наглядность видений… Нельзя не видеть их внутреннего родства с типом аскезы. Детали этих видений не сводимы к Апокалипсису или к книге прор. Даниила. Но они целиком вмещаются в обширную святоотеческую или апокрифическую литературу эсхатологического направления. Так, подробности Страшного Суда все находятся в знаменитом слове Ефрема Сирина «На пришествие Господа, на скончание мира и на пришествие антихриста». Классическим источником для мытарств на Руси было греческое житие св. Василия Нового, в видениях Феодоры. Но откуда же гонения на Авраамия, откуда обвинения в ереси? Мы уже понимаем, почему его называют, глумясь, пророком. Эсхатологический интерес, направленный на будущее, - вероятно, чаемое близким, - срывает покров с тайны, пророчествует. Но вот другое обвинение: «глубинные книги почитает». Оно указывает, что заподозрен был самый источник этих пророчеств: греческая эсхатологическая традиция. И, может быть, не без основания. Хорошо известно, как подлинные эсхатологические творения св. отцов обрастали псевдоэпиграфами и вдохновляли апокрифы, уже анонимные. В Церкви греческой, а потом и русской циркулировали списки отреченных книг, запретных для чтения. Но эти списки имели частный характер, противоречили друг другу и слабо выполнялись, как свидетельствует факт сохранности апокрифических рукописей в монастырских библиотеках. При отсутствии критической школы и филологической культуры задача выделения апокрифов из святоотеческого наследия была для Руси непосильной.

Что такое «глубинные» (или «голубинные») книги, которые читал прп. Авраамий? Возможно, под ними следует понимать космологические произведения богумильской литературы. В средние века богумильство (остатки древнего манихейства) имело огромное распространение в югославянских странах: Болгарии, Сербии, Боснии. Со славянского юга Русь взяла почти всю свою церковную литературу: не могла она не заимствовать и еретической, как об этом свидетельствуют еретические мотивы в произведениях народной поэзии: сказаниях, легендах и духовных стихах. Против св. Авраамия было выдвинуто весьма конкретное обвинение - с какой долей доказательности, мы не знаем. В житии его, конечно, нет следов манихейства, ибо нельзя считать за манихейство суровый, мироотрешенный аскетизм. Если Авраамий читал богумильские книги, то по добросовестному заблуждению, как и большинство православных русских читателей. В преданности его Церкви не может быть сомнений. Но, может быть, св. Ефрем прав был в оценке гонителей своего духовного отца - и перед нами первая в русской истории картина столкновения свободной богословской мысли с обскурантизмом невежественной, хотя и облеченной саном толпы.

Богословская культура Авраамия находит свое объяснение в культурном расцвете Смоленска в ту эпоху. Но направление его интересов было иное. И в этом направлении он предуказывает одно из основных религиозных призваний Руси. Древняя Русь того времени из всех богословских тем облюбовала себе одну: эсхатологическую. Уточняя сокровенное содержание его науки, мы получаем право сказать, что св. Авраамий был страстотерпцем православного гнозиса.

Житие и терпение преподобного отца нашего Авраамия, просветившегося во многом терпении, нового чудотворца среди святых города Смоленска.

У правоверных и благочестивых родителей Авраамия - двенадцать дочерей, они же молят Бога даровать им сына, что и свершается по Божьему промыслу. Когда на восьмой день после рождения ребёнка относят в церковь, чтобы дать ему имя, пресвитер очами сердца прозревает, что это дитя посвятит себя Богу. В отрочестве Авраамий ревностно учится и любит слушать церковное пение, а в юности его любимым чтением становятся жития святых и боговдохновенные книги. Когда его родители умирают, оставив ему большое наследство, он раздаёт всё богатство нищим, вдовам и сиротам, чтобы отрешиться от земных благ и предать себя одному только Богу. Он уходит из города в место, называемое Селище, и постригается в монахи в монастыре Святой Богородицы. Из книг он больше всего любит читать поучения Ефрема Сирина и Иоанна Златоуста и проводит дни и ночи в непрестанном бодрствовании, посте и молитве.

Игумен, видя его смирение и усердие, испытывает его и принуждает Авраамия принять священнический сан. Авраамий совершает божественную литургию, не пропуская ни одного дня, и многие люди из города, где он родился и вырос, приходят, чтобы послушать его. Однако дьявол, который видит, что грешники под влиянием Авраамия раскаиваются, решает его погубить, воспользовавшись разногласиями среди священников и иноков, ибо одни считают его праведником, другие же боятся утратить своё влияние на паству из-за распространения учения Авраамия. Самого игумена вводят в заблуждение, и он отлучает Авраамия и запрещает ему поучать народ.

Авраамий возвращается в город и живёт в монастыре Честного Креста. Но и туда стекаются люди, которые жаждут услышать Авраамия, ибо он мог так истолковать Писание, что даже самые тёмные и несведущие понимают всё, им сказанное. Враг рода человеческого, посрамлённый силой веры Авраамия и его смирением, является ему ночью и днём в разных устрашающих образах, мучает и избивает его. Войдя в сердца бесчинных, дьявол внушает им ненависть к Авраамию, и многие священники и игумены по наущению врага начинают клеветать на блаженного, называя его еретиком и блудником.

Авраамия хватают и ведут на судилище, но Бог смягчает сердце властителям, и те не находят в нём никакой вины. Однако обвинители Авраамия продолжают оскорблять его, и епископ, чтобы удалить его из города и прекратить распрю, посылает его в тот монастырь, в котором Авраамий постригся в монахи, но запрещает служить божественную литургию. К Авраамию никого не пускают и даже приставляют стражников. Тогда блаженный Лазарь, который был тогда ещё священником, приходит к епископу Игнатию и говорит ему, что город поразит великая беда, если он и все, кто преследовал Авраамия, не раскаются. Блаженный Игнатий внимает совету Лазаря и запрещает поносить и оскорблять Авраамия.

Предсказанное блаженным Лазарем сбывается: высыхает земля, и сады, и нивы и ни капли дождя не падает с неба. Блаженный Игнатий с богобоязненными игуменами и клиром, а также все жители города молят Бога, чтобы тот помиловал народ свой и послал на землю дождь.

Но засуха продолжается. Тогда один священник, которому Бог вложил в сердце мысль об Авраамии, приходит к епископу Игнатию и спрашивает у него, не из-за гонений ли на Авраамия Бог наказал их засухой? Епископ призывает к себе Авраамия и, выяснив, что все обвинения, возводимые на него, лживы, снимает с него запрет на совершение божественной литургии и просит, чтобы Авраамий помолился Богу о спасении от засухи. По молитве Авраамия Бог тотчас же посылает на землю дождь. Блаженный Игнатий назначает Авраамия игуменом вновь основанного монастыря пресвятой Богородицы, и люди снова приходят к нему за советом и поучением, и многие просятся к нему в монастырь иноками. Однако Авраамий, зная тяготы и искушения монашеской жизни, берёт не всех и долго испытывает того, кто желает стать у него послушником.

Икос 1

Радуйся, жизнь временную пременивый на сокровище вечное небесное. Радуйся, учения Христова бисер многоценный стяжавый. Радуйся, Христовым учением душу твою просветивый.

Радуйся, удостоивыйся благодатнаго осенения свыше. Радуйся, явивыйся добродетелей жилище чистотою преукрашенное.

Радуйся, Духа Святаго обитель прекрасная.

Радуйся, преподобне отче Авраамие, Смоленский чудотворче.

Кондак 2

Видя Христос Господь душу твою к приятию благодати чистотою и милостынею предуготованную, светом познания Своего просвети тя от юности и показа тя проповедника благочестия преизрядна, и твоя добродетели помянув любомилосердно, спасаемых части сотвори тя общника в Небеснем Царствии, идеже со ангелы поеши: Аллилуиа.

Икос 2

Разум богопросвещенный даровася тебе, святе Авраамие, имже ясно проразумел еси тщету душепагубную жития привременнаго и онаго уклонитися, Христа же взыскати потщался еси. Вседушно темже взываем ти:

Радуйся, блаженный последователю Христов. Радуйся, любителю заповедей Его приискренний.

Радуйся, крине благоуханный рая превышняго. Радуйся, цвете прекрасный вертограда Иисусова.

Радуйся, богатство земное ни во что же вменивый. Радуйся, стяжания тленная презревый.

Радуйся, храмы Божия и нищыя удовлявый. Радуйся, руками убогих сокровища твоя Горе предпославый.

Радуйся, яко не уклонился еси в сеть любостяжания. Радуйся, яко неуловим пребыл еси мрежею сребролюбия.

Радуйся, мудрый купче Царствия Небеснаго. Радуйся, верный рабе, данный тебе талант усугубивый.

Радуйся, преподобне отче Авраамие, Смоленский чудотворче.

Кондак 3

Сила Вышняго укрепи тя на подвиг проповеднический, блаженне Авраамие: не терпя бо видети пагубу душ человеческих, ревностию разжеглся еси о Бозе Живе поучая приходящих к тебе благочестно проводити житие и не отступати от заповедей Христа и звати Ему: Аллилуиа.

Икос 3

Имуще духом злобы помраченный ум, не восхотеша людие Смоленстии приникнути в разум словес твоих духоносных, но клеветы на тя воздвигше, призваша тя на судище. Мы же, ублажающе терпение твое, глаголем:

Радуйся, Христа вседушно возлюбивый. Радуйся, к Нему любовь во исповедании явивый.

Радуйся, апостолом поревновавый. Радуйся, орган Святаго Духа бывый.

Радуйся, благовестия Евангельскаго уста богоглаголивыя. Радуйся, словеса жизни вечныя провещавый.

Радуйся, поношение за Пресладкаго ти Иисуса веселяся претерпевый. Радуйся, поругание и досаждение за Него благодушно со смирением восприявый.

Радуйся, яко во исповедании Христове непоколебим пребыл еси. Радуйся, наветы вражия яко паучину потребивый.

Радуйся, святче Божий, в мужестве неодоленный. Радуйся, добропобедниче в терпении непреклонный.

Радуйся, преподобне отче Авраамие, Смоленский чудотворче.

Кондак 4

Бурею злобы дышаще, не терпяще твоего обличения, людие Смоленстии всечасно терзаху тя, яко агнца незлобива зверие дивии, покушающеся отвратити жаждущих твоея проповеди Евангельския, но ничтоже успеша омраченнии: силою бо свыше укрепляемь, посрамил еси оных ухищрение, немолчно проповедуя Христа и Единаго Творца Бога и вопия Ему: Аллилуиа.

Икос 4

Слышавше увещательныя твоя глаголы к людем Смоленским, Авраамие святе, гонители твои беззаконнии прещаху стражею жаждущым словес твоих послушати. Мы же дивящеся величеству проповедания твоего, зовем ти:

Радуйся, учителю благочестия. Радуйся, посрамителю нечестия.

Радуйся, словесы благодати, яко утвариею многоценною Церковь украсивый. Радуйся, ни во что же злоречие вменивый.

Радуйся, твоею твердостию гонители сокрушивый. Радуйся, за Прелюбезнаго ти Иисуса вся вражия ухищрения разрушивый.

Радуйся, исповеданием на суде сочетавыйся Христу распяту. Радуйся, ликовствуяй в чертозе небеснаго Домовладыки.

Радуйся, у Престола Божия предстояй с горними силами. Радуйся, откровенным лицем созерцаяй славу Трисияннаго Божества.

Радуйся, от райских высот приникаяй благосердием твоим к нам земнородным. Радуйся, спасаяй от бед веру и любовь к тебе имущих.

Радуйся, преподобне отче Авраамие, Смоленский чудотворче.

Кондак 5

Богомудрым проповедником апостолом подражал еси, Авраамие, вопия: Христа чту, Единаго же Его люблю и проповедати людем приискренне желаю, сердцем и усты воспевая Ему: Аллилуиа.

Икос 5

Видяще тя непреклонна и непобедима проповедника Христова Евангелиа, устоявша противу козни вражия и доблестно претерпевша прещения святителя, внегда удалился еси во обитель Богородицы, вопием:

Радуйся, исповедниче Христов непобедимый. Радуйся, адаманте терпения крепчайший.

Радуйся, новый проповедниче благочестия. Радуйся, древним подражателю равночестный.

Радуйся, чудотворения благодатию от Господа обогащенный. Радуйся, целеб подателю всеблагий.

Радуйся, во благоухании святыни почиваяй. Радуйся, ароматы райскими облагоухаяй душы верных.

Радуйся, источниче даров многоразличных. Радуйся, реко приснотекущая чудес.

Радуйся, милосердия к страждущым сокровище неистощимое.

Радуйся, болящих врачевство неоскудное.

Радуйся, преподобне отче Авраамие, Смоленский чудотворче.

Кондак 6

Неизреченная премудрость Божия! Ихже Бог предустави, тех и призва, сих и оправда, ихже оправда, сих и прослави: на тебе, святче Божий, сбысться сие слово Апостола. Видя Господь, яко избран еси сосуд и Сына Божия Христа проповедал еси, претерпел за него клеветы, сотвори тя славна чудесы, яже показуеши всем чтущым любовию память твою и вопиющым Богу: Аллилуиа.

Икос 6

Возсиял еси преславно чудотворения лучами, умолив Господа, яко древний Илиа, напоити дождем жаждущую землю Смоленскую, и по явлении мощей твоих, святе Авраамие, во граде Смоленсте, показуя людем свое неизреченное милосердие, прибегающым к твоей многоцелебной раце и святей иконе, юже обстояще, вопием ти:

Радуйся, града нашего похвало и утверждение. Радуйся, обители Спасовы, в нейже почил еси, присное заступление.

Радуйся, подвизающымся в ней благодатное вспоможение. Радуйся, оных покрове и защищение.

Радуйся, недугующих скорый целебниче. Радуйся, унывающих благонадежное возбуждение.

Радуйся, скорбящих утешение. Радуйся, нищих богатство.

Радуйся, болящих исцеление. Радуйся, изнемогающих укрепление.

Радуйся, ревнующих о благочестии помощниче. Радуйся, пребывающих в посте и молитве споспешниче.

Радуйся, преподобне отче Авраамие, Смоленский чудотворче.

Кондак 7

Хотя Человеколюбец Господь явити обилие щедрот своих стране Смоленстей, дарова нам тебе угодника и молитвенника богоприятнаго, чудес благодать источающа и недужных безмездно врачующа: темже благодарим тобою благодеющаго нам Господа, и светло празднуем память твою, с любовию к раце мощей твоих припадающе и Христу зовуще: Аллилуиа.

Икос 7

Новаго тя Христова исповедника и чудотворца славнаго любовию ублажаем и радующеся глаголем:

Радуйся, деннице лучезарная земли Смоленския. Радуйся, луче немерцающий Солнца Правды Христа.

Радуйся, угодниче Господень, предивный в чудесех. Радуйся, праведниче, прославленный на Небеси и на земли.

Радуйся, нетлением мощей твоих в истине воскресения мертвых уверяяй.

Радуйся, образ безсмертия в смертнем телеси показуяй. Радуйся, яко тебе дана бысть благодать за ны молитися и возбуждати нас ко благим делом.

Радуйся, яко по преставлении твоем благодеяния просящым подаваеши. Радуйся, от смертоносных язв и болезней притекающыя к тебе сохраняяй.

Радуйся, бедствующым и обидимым помогаяй. Радуйся, боголюбивых душ непостыдное упование.

Радуйся, любящих тя присное утешение.

Радуйся, преподобне отче Авраамие, Смоленский чудотворче.

Кондак 8

Странно есть видети мертвенное тело, жизнь присносущную являющее, во гробе лежащее и недуги врачующее: но веруем несумненно, угодниче Христов Авраамие, яко мощьми твоими святыми, аще и сокровенными, почиваяй зде и духом твоим не отлучаешися от нас недостойных, честную память твою с любовию почитающих и пред святою твоею иконою Христу благодарне зовущих: Аллилуиа.

Икос 8

Весь в вышних еси, святче Божий Авраамие, во светлости святых торжествуеши и наслаждаешися неизреченных благ небесных: вемы же, яко и нас земных и перстных не забываеши, но и от горних высот милостивно к нам приникаеши, подвизая нас чествовати тя сими похвалами:

Радуйся, благочестия утверждение. Радуйся, Православия похвало.

Радуйся, земли Российския благодатное осенение. Радуйся, града Смоленска светлое радование.

Радуйся, многоплодная розго винограда Христова. Радуйся, гражданине горняго града Иерусалима Небеснаго.

Радуйся, в преславнем лице преподобных пребываяй. Радуйся, рая жителю всеблаженный.

Радуйся, Царствия Христова наследниче. Радуйся, вечныя блаженныя жизни сопричастниче.

Радуйся, прибежище наше и защищение. Радуйся, скорое и безмездное недугов врачевание.

Радуйся, преподобне отче Авраамие, Смоленский чудотворче.

Кондак 9

Вси Ангели Небеснии радостно восприяша тя во обители райския, богомудре отче Авраамие, идеже святая твоя душа почесть победную восприят от Христа Спасителя, Праведнаго Мздовоздаятеля подвизающихся за имя святое Его на земли: прославляя бо их на Небеси с горними лики, сподобляет предстояния у Престола Своего, да поют Ему немолчно: Аллилуиа.

Икос 9

Витийством злочестивым и прельщением лукавым неуловлен пребыл еси, отче Авраамие, егда предстал еси на суд святительский земли Смоленския, темже яко добляго исповедника Христова ублажаем тя и зовем:

Радуйся, просвещенный зарею Пресвятаго Духа. Радуйся, яко страх малодушный пред судищем от себе отрясл еси.

Радуйся, яко щитом веры оградился еси. Радуйся, неумолкающий благовестниче силы Божия.

Радуйся, неутомимый исповедниче Евангельския истины. Радуйся, истинный поклонниче, духом и истиною кланяяйся Творцу.

Радуйся, мужу желаний духовных. Радуйся, взыскавый Христа, отринув мирскую прелесть.

Радуйся, странники и нищыя питавый от трудов своих праведных. Радуйся, елеем милости умащенная главо.

Радуйся, горо добродетелей. Радуйся, преподобне отче Авраамие, Смоленский чудотворче.

Кондак 10

Спастися нам приискренне желая, молишися за нас Горе у Престола Божия, угодниче Христов Авраамие, и твоими молитвами пособствуеши нам в странствии многотруднем земнаго жития, еже в покаянии и благочестии скончати, да сподобимся и с тобою воспевати Христу и Богу отцу со Святым Духом: Аллилуиа.

Икос 10

Стену защищения имуще твоя святыя молитвы, Авраамие чудне, радуемся грешнии и чтем любовию память твою зовуще:

Радуйся, небожителю богопросвещенный. Радуйся, чудотворче дивный и милостивый.

Радуйся, благий послушателю сущих в скорбех. Радуйся, предваряя призывающых тя в бедах.

Радуйся, приводящий грешныя ко исправлению. Радуйся, миро врачебное недугом многоразличным.

Радуйся, не токмо телесных, но и душевных болезней целителю. Радуйся, духов нечистых от человеков прогонителю.

Радуйся, даров благодатных независтный подателю. Радуйся, благоуханием святыни твоея услаждаяй душы наша.

Радуйся, чудесы твоими утверждаяй нас во истине святыя православныя веры.

Радуйся, преподобне отче Авраамие, Смоленский чудотворче.

Кондак 11

Пение молебное и похвалу сию смиренную не презри, отче Авраамие, се бо верою и любовию к тебе подвизаеми, соборне обстояще образ твой святый, ублажаем тя заступника нашего, и слезно просим: молися за ны ко Господу, к Немуже имаши невозбранное дерзновение и твоих молитв благодатное действо, да благодарне зовем Ему дивному во святых: Аллилуиа.

Икос 11

Светоносным Троическим сиянием горе озаренный, Авраамие святе, просвети и наша сердца, тмою греховною покровенная, да елеем благих дел возжегше угасшыя наша светильники, сподобимся брачнаго Христова чертога, идеже ты вселяешися со святыми и слышиши от нас сия благохваления:

Радуйся, от Бога данный покровителю нам. Радуйся, ангелоподобный человече.

Радуйся, устроителю обители нашея. Радуйся, проповедниче неутомимый.

Радуйся, яко рука твоя изобильно помогаше обители твоей скудной. Радуйся, яко мудре расточал еси богатство тленное, текущее к тебе.

Радуйся, пременивый оное на нетленная блага небесная. Радуйся, наслаждаяйся блаженства милостивых.

Радуйся, предстояй Агнцу в лице преподобных. Радуйся, ликовствуяй в селении праведных.

Радуйся, в житии твоем мудрость чудную явивый. Радуйся, иноков обители своея добре управивый.

Радуйся, преподобне отче Авраамие, Смоленский чудотворче.

Кондак 12

Благодать и милость испроси нам у Христа и Спасителя нашего, святе и славне отче Авраамие, веруем бо несумненно, яко еже просиши, дарует ти Всеблагий Владыка: темже и о нас грешных не престай умоляти Его благосердие и испроси нам дар коемуждо благопотребен, да зовем всех благих Виновнику и Подателю Богу: Аллилуиа.

Икос 12

Поем твоя апостольския труды, величаем твое ангельское терпение и незлобие, славим от сокровенных мощей твоих токи чудес, ихже источаеши непрестанно, подвизая нас звати тебе:

Радуйся, архангелов и ангелов сослужителю. Радуйся, патриархов и пророков сослужителю.

Радуйся, апостолов единоревнителю. Радуйся, подвижников красото.

Радуйся, святителей и преподобных собеседниче. Радуйся, праведных и всех святых сожителю.

Радуйся, яко свыше чудес действом украсился еси. Радуйся, в честных и многоцелебных мощех своих с нами пребываяй.

Радуйся, и духом твоим николиже от нас разлучаяйся. Радуйся, отрадо наша и в скорбех утешение.

Радуйся, недугующих исцеление. Радуйся, согрешающих исправление.

Радуйся, преподобне отче Авраамие, Смоленский чудотворче.

Кондак 13

Кондак 13

Преславный угодниче Христов и чудотворче Смоленския земли Авраамие, милостивно прием сие малое моление наше, тебе приносимое, умоли Царя царствующих и Господа господствующих Христа Бога нашего, избавити нас от всякия скорби и нужды в жизни сей и мучений вечных по кончине нашей, да сподобимся в Царствии Небеснем вкупе с тобою пети Богу: Аллилуиа.

Кондак 13

Преславный угодниче Христов и чудотворче Смоленския земли Авраамие, милостивно прием сие малое моление наше, тебе приносимое, умоли Царя царствующих и Господа господствующих Христа Бога нашего, избавити нас от всякия скорби и нужды в жизни сей и мучений вечных по кончине нашей, да сподобимся в Царствии Небеснем вкупе с тобою пети Богу: Аллилуиа.

Икос 1

Ангелов сожитель и человеков заступник воистинну явился еси, преподобне отче Авраамие, благоволением всех Творца Христа Бога, Егоже возлюбил еси от юности и за Негоже претерпел еси клеветы вражыя. Темже приими от нас сия хваления:

Радуйся, звездо пресветлая благочестия. Радуйся, светило, во тме нечестия преславно возсиявшее.

Радуйся, клеветников обличителю. Радуйся, Христовы веры небоязненный проповедниче.

Радуйся, Евангельскаго учения доблий последователю. Радуйся, закона Господня теплейший хранителю.

Радуйся, жизнь временную пременивый на сокровище вечное небесное. Радуйся, учения Христова бисер многоценный стяжавый.

Радуйся, Христовым учением душу твою просветивый. Радуйся, удостоивыйся благодатнаго осенения свыше.

Радуйся, явивыйся добродетелей жилище чистотою преукрашенное. Радуйся, Духа Святаго обитель прекрасная.

Радуйся, преподобне отче Авраамие, Смоленский чудотворче.

Кондак 1

Избранный угодниче Христов и чудотворче предивный, в житии твоем освящен от утробы матерни наставляти люди на путь Христова смирения, и ныне со ангелы предстояй Престолу Божию, сподоби нас восхвалити тя песнми с любовию, да молитвами твоими от всяких бед и скорбей избавлени зовем ти:

Радуйся, преподобне отче Авраамие, Смоленский чудотворче.

Преподобный Авраамий Смоленский

Очевидно, что двумя течениями, прослеженными нами на материале Киево–Печерского патерика, не исчерпывается все многообразие духовной жизни древнерусского монашества. При скудости наших источников тем более примечательно, что единственное сохранившееся (после Феодосия) подробное жизнеописание еще одного домонгольского святого вводит нас в совершенно иную духовную атмосферу.

Преподобный Авраамий Смоленский стоит особняком не только в ряду домонгольских, но и вообще в сонме всех русских святых. Подобный темперамент редко встречается среди избранных Русской Церкви: его беспокойная, подвижная, пророческая фигура напоминает Савонаролу. Но содержание его учения - плод личного религиозного призвания, нечто в высшей степени русское. Из?за своеобразного характера преподобного Авраамия его обычно не замечают в общих обзорах русской духовной жизни. Но историку духовности домонгольского периода невозможно пройти мимо него. Проявленный им интерес к эсхатологии во все времена был и продолжает оставаться приметной чертой русского религиозного сознания. Его суровый воинственный дух оживет позднее в Аввакуме, основателе русского старообрядческого раскола, а также в некоторых церковных учителях нового времени. Хотя житие, написанное его учеником Ефремом, представляет собой весьма трезвый и достоверный исторический документ, оно содержит интересные детали, до сих пор не расшифрованные историками.

Преподобный Авраамий Смоленский был не только чтим в своем родном городе после своей кончины (в начале XIII века), но и канонизирован на одном из Московских соборов (вероятно, в 1549 г.). Местно чтился в Смоленске и ученик его Ефрем. Несмотря на многочисленные литературные влияния на его труд, составленное им «Житие и терпение святого Авраамия» рисует образ огромной силы, полный оригинальных черт.

В житии мало говорится о детстве и юности святого. После смерти родителей он, отказавшись от брака, раздает имение бедным и облекается в «худые ризы» (как Феодосий): «ходил, как нищий… стал юродивый». Это временное юродство, о котором не сообщается никаких подробностей, быть может, состояло в социальном уничижении, подобном юношеским подвигам преподобного Феодосия. Вскоре юноша постригается под именем Авраамия в одном из пригородных монастырей Смоленска. Пребывая «в бдении и алкании день и ночь», Авраамий ревностно предается книжным занятиям. Изучая отцов Церкви и жития святых, он составляет целую библиотеку, «переписывая кое?что своей рукой, а кое?что поручая многочисленным писцам». Из отцов Церкви Иоанн Златоуст и Ефрем Сирин были его любимым чтением.

Известно, что Смоленск XII века был одним из культурных центров Руси. Отсюда вышел второй Киевский митрополит русского происхождения Климент Смолятич, о котором летописец говорит, что «такого книжника и философа еще не бывало в Русской земле». Его послание к смоленскому пресвитеру Фоме свидетельствует о том, что в городе был духовный кружок лиц, способный, по меньшей мере, обсуждать богословские вопросы экзегетического содержания. В этой обстановке ученость инока Авраамия не является неожиданной: и сам игумен «был начитан в божественных книгах». Эта ученость Авраамия отличает его от «простого» Феодосия, хотя житие Авраамия находится в теснейшей литературной зависимости от жития Феодосия. Сам Авраамий, несомненно, прошел в юности школу Феодосия и подражал ему. Как и для Феодосия, палестинские жития святых составляли его любимое чтение. И однако образ его резко и своеобразно выделяется на фоне палестинско–киевских святых.

Как мы знаем, Феодосий посещал княжеские пиры, хотя и вздыхал, слушая музыку скоморохов. Но Авраамий «на трапезы и пиры никогда не ходил из?за многих ссор, которые бывают там между выбирающими себе места», - мотивировка, которая должна оправдать отступление от прототипа. Подобно Феодосию, Авраамий и в годы зрелости сохранил «худые ризы». Но рисуя портрет святого в расцвете духовных сил и в решающий момент его жизни, Ефрем под смиренными ризами Феодосия видит совсем иную аскетическую личность:

«Лицо же блаженного и тело были сильно изнурены, так что его кости и суставы можно было сосчитать как мощи, и лицо его было бледно из?за великого труда, и воздержания, и бодрствования, и из?за многих проповедей».

Традиция телесной крепости и радостной просветленности изображаемых святых установлена еще Кириллом Скифопольским (в его «Житии святого Саввы», VI век) и унаследована Русью. В эту традицию не вписывается бледный и изможденный смоленский аскет. А между тем этот образ аскетаборца автор хочет запечатлеть в уме читателя, рисуя портрет человека среднего возраста, а не старца (и это после пятидесятилетнего подвижничества): «…был он образ и подобие Василия Великого: имел такую же черную бороду, только что голова у него была плешивая».

За аскетической худобой, воздержанием от сна и пищи, прослеживается высота его молитвы: «Он даже ночью мало спал, но совершал коленопреклонения и тихо проливал из глаз обильные слезы, и бил себя в грудь, и обращался к Богу, умоляя помиловать своих людей, отвратить гнев Свой и послать милость Свою».

Эта покаянная печаль и мрачность не оставляет святого и на пороге смерти: «И с тех пор блаженный Авраамий стал еще большим подвижником… и пребывал он во многом смирении и плаче сердечном со вздохами и со стенаниями, ибо вспоминал он часто о разлучении души от тела».

Быть может, сообразно с этим иным (мы назвали бы его «метаноическим») направлением в духовной жизни, в житии святого Авраамия слабо выражены, по сравнению с Феодосием, каритативные стороны служения. Ефрем упоминает о том, что он давал милостыню; но не с состраданием к немощам людским выходил из своей кельи суровый аскет, а со словом назидания, со своей небесной и, вероятно, грозной наукой, наполняющей трепетом сердца. Этот особый «дар и труд божественных писаний» заменяет преподобному Авраамию дар и труд социального служения, без которого трудно себе представить святого Древней Руси.

Более традиционен (по–русски) святой Авраамий в отношении к храмовому богослужению, к литургической красоте и истовости службы. Изгнанный из своего монастыря, Авраамий находит приют в Крестовоздвиженском монастыре Смоленска. Как и в последнем своем монастыре, в доме Пресвятой Богородицы, он украшает церковь, «как невесту красную, иконами, и завесами, и свечами». Он особенно строг и в храмовом благочинии: «не разрешает разговаривать в церкви, особенно на литургии». По–видимому, совершенно особое и личное отношение было у святого к Евхаристии. Он не переставал совершать бескровную Жертву со дня своего рукоположения («не пропустил ни единого дня»), и потому запрещение его в служении было для него особенно мучительным.

Из этих скудных, рассеянных там и сям черт встает перед нами необычный на Руси образ аскета с напряженной внутренней жизнью, с беспокойством и взволнованностью, прорывающимися в бурной, эмоциональной молитве, с мрачнопокаянной мыслью о человеческой судьбе, - не возливающий елей целитель, а суровый учитель, воодушевленный, быть может, пророческим вдохновением. Если искать духовной школы, где мог воспитаться такой тип русского подвижника, то найти ее можно лишь в монашеской Сирии. Правда, это Сирия не Феодорита, а святого Ефрема. Едва ли можно считать случайным тот факт, что его ученик и биограф постригся под именем Ефрема.

«Дар проповеди и учительства» святого Авраамия стал источником жестоких гонений на него и его «терпения», главного подвига его жизни. Гонения эти вызвали ряд до сих пор не разрешенных вопросов. Монашеская келья Авраамия стала притягательным центром для многих жителей Смоленска; миряне приходили к нему из города ради «утешения из святых книг». Священники и монахи восстали против преподобного именно в связи с его книжным учением. После богословских диспутов с городским духовенством сам игумен, доселе ему покровительствовавший, запрещает ему: «Я за тебя отвечаю перед Богом, а ты перестань поучать».

Святой, претерпев «многие испытания», оставляет свой монастырь и переселяется в Смоленск. Здесь, в Крестовоздвиженском монастыре, он продолжает проповедническую деятельность. Многочисленные почитатели снабжают его всем необходимым для помощи бедным и для украшения храма. Но врагам Авраамия удалось возбудить против него чуть ли не весь город: «Собрался на него весь город от мала до велика: одни говорят, что его нужно заточить; другие - здесь пригвоздить к стене и поджечь, а другие - утопить его, проведя через город». В описании горестных событий чувствуется перо очевидца: «Посланные же слуги, схватив Авраамия, волочили его, как злодея; одни ругались над ним, другие насмехались над ним, бросая ему оскорбительные слова, и так делал весь город и по торгу, и по улицам - везде много народу, и мужчины, и женщины, и дети, и было тяжело видеть это зрелище».

На владычнем дворе собрались для суда не только епископ (Игнатий) с духовенством, но и князь с боярами. Однако миряне признали Авраамия неповинным, и епископ, оставив его под стражей с двумя учениками, на следующий день собирает духовный суд («иереи и игумены»). Ефрем не приводит приговора этого суда и хочет подчеркнуть его благополучный исход: «ему не причинили никакого зла». Однако Авраамий отослан в свой первоначальный монастырь, на Селище, и из дальнейшего видно, что ему было запрещено совершать литургию. Два праведника предсказывают епископу гнев Божий на град Смоленск за гонение на святого: «Граду сему великая епитимия будет, если ты искренне не раскаешься». Уже тогда епископ Игнатий «послал быстро ко всем игуменам и ко всем попам, приказывая и запрещая произносить какие?либо слова о блаженном Авраамии». Однако преподобный продолжает оставаться под запрещением. Обещанная епитимия приходит в виде страшной засухи. Молитвы епископа и всего народа остаются неуслышанными. Тогда, по совету третьего, не названного по имени иерея, Игнатий призывает святого Авраамия, снова расследует обвинения против него и, «выяснив, что все они были ложью и клеветой», прощает его и просит молиться о страждущем городе. Бог услышал молитву святого: «Не успел еще преподобный дойти до своей кельи, как Бог уже послал на землю дождь». С этого времени возобновилось почитание Авраамия и паломничество к нему народа.

Последние годы святого прошли мирно, на игуменстве в новом, третьем по счету, монастыре. Этот монастырек, где питалось несколько старцев щедротами епископа, не пользовался, по–видимому, особым уважением. Охотников идти туда игуменом не было. «Когда прошло некоторое время», Игнатий вызывает с Селища Авраамия и дает ему благословение: «поручил ему дом Богородицы». Авраамий с радостью принимает игуменство, «вернувшись к первоначальному подвигу» учительства и духовничества для сограждан. Пользуясь общей любовью, преподобный пережил своего епископа и преставился от болезни после 50 лет подвижничества.

Необычайность подвига святого Авраамия и перенесенных им гонений ставит перед нами вопрос о том, какова же была их действительная причина. Биограф его, святой Ефрем, неоднократно подчеркивает, что преподобный стал жертвой смоленского духовенства. Его ученость и дары пастырства противополагаются «невеждам, которые облачаются в сан священника». На суде над ним «властителям Бог смягчил сердца, а игумены и священники, если бы могли, съели бы его живьем». Вот почему и наказание Божье постигает только священников и игуменов. Позднейшее примирение Авраамия с епископом Игнатием заставляет автора по возможности смягчить роль епископа в этом злосчастном процессе: он представляется скорее жертвой обмана со стороны игуменов и священников. Но автор не пожелал скрыть острого конфликта между святым и большинством духовенства, драматически развив его в житийную «пассию» («терпение»). Какие же мотивы были у враждебной партии?

Некоторые из приводимых мотивов носят корыстный или человечески–мелкий характер. К Авраамию стекалось из города множество народа - он был для многих «духовным отцом». Отсюда понятны жалобы священников: «Он уже совратил всех наших детей». На этой почве вырастает клевета: «Некоторые обвиняли его в блуде». Но важнее и интереснее другая группа обвинений: «Одни называли его еретиком, другие же говорили о нем: он читает глубинные книги… другие же называли его пророком». Еретик - пророк - читатель запрещенных книг - эти обвинения относились к содержанию его учения. Оно смутило и его игумена, столь ученого и первоначально столь расположенного к нему.

О том, каково было содержание его необычного, смущающего умы учения, можно лишь догадываться по кратким намекам жития. Оно, конечно, имело отношение к спасению души: святой Авраамий проповедовал грешникам покаяние - и с успехом. «Многие из города приходят… и приходят к покаянию от многих грехов». Но одно духовничество или нравственная проповедь не могли бы навлечь на Авраамия обвинения в ереси.

Ефрем неоднократно говорит о «дарах слова Божия, данных от Бога преподобному Авраамию… По Божьей благодати он мог не только читать, но также толковать книги… так что ничто в Божественных Писаниях не утаилось от него». В области толкования темных, таинственных мест Священного Писания и подстерегали опасности смелого богослова. За эту экзегетическую проповедь он, по его собственным словам, «терпел испытания 5 лет; поносили его, бесчестили, как злодея…» Ефрем дает нам нить, чтобы понять основную богословскую интуицию Авраамия. И о двух иконах его письма не случайно говорит биограф: «Написал же он две иконы: одну - Страшный Суд Второго Пришествия; другую - испытание воздушных мытарств». Воспоминание о них наводит автора на память о страшном дне, «которого нигде не избежать, не скрыться от него, и огненная река течет перед судилищем, и раскрываются книги, и восседает Судья, и явными становятся дела всех людей… Если уж, братья, страшно слышать об этом, то еще страшнее будет самому видеть».

В тех же мыслях и настроениях застает святого смертный час. «Блаженный Авраамий часто напоминал себе, как придут ангелы испытывать душу и какое будет испытание на воздухе от бесовских мытарей, как придется предстать перед Богом и дать обо всем ответ, и в какое место нас поведут, и как нужно будет во Второе Пришествие предстать пред судом страшного Бога, и какой приговор произнесут судьи, и как потечет огненная река, все сжигая…» Здесь опять поражает конкретность образов, художественная наглядность видений. Нельзя не заметить их внутреннего родства с «метаноическим» типом аскезы. Детали этих видений почерпнуты не из Апокалипсиса и не из Книги пророка Даниила. Все они почерпнуты из обширной святоотеческой и апокрифической литературы эсхатологического направления. Так, все подробности Страшного Суда находятся в знаменитом слове Ефрема Сирина «На пришествие Господа, на окончание мира и на пришествие антихриста». Классическим источником по «мытарствам», популярным на Руси, было греческое житие святого Василия Нового, с приложением «Видения Феодоры». Но тогда откуда же гонения на Авраамия, откуда обвинения в ереси?

Мы понимаем, почему его называют, глумясь, пророком. Эсхатологический интерес, направленный на приближающийся конец света, срывает покров с тайны, которая рождает пророка. Но вот другое обвинение: «читает глубинные книги». Оно указывает, что заподозрен был источник этих пророчеств: греческая эсхатологическая традиция. И может быть, без основания. Мы знаем, как подлинные эсхатологические творения святых отцов (например, Ипполита, Ефрема) обрастали псевдоэпиграфами и вдохновляли апокрифы, уже анонимные. В обширной апокрифической литературе эсхатологические темы, быть может, преобладают. В Церкви Греческой, a потом и Русской циркулировали списки запрещенных книг. Но эти списки имели частный характер, противоречили друг другу, и с ними не очень?то считались, о чем свидетельствует факт сохранности апокрифических рукописей в монастырских библиотеках. При отсутствии критической школы и филологической культуры задача выделения апокрифов из святоотеческого наследия была для Руси непосильной.

Что такое «глубинные» книги, мы не знаем в точности. Среди гностической литературы древнехристианских времен существовала книга под названием «Bathos» (глубина). Никаких ее следов в поздневизантийский период не обнаружено, еще менее известно что?либо об ее славянском переводе. Но название могло пережить само сочинение, или было присвоено какому?либо более позднему апокрифу, или служило обозначением апокрифической литературы в целом. Это название на русском языке звучит таинственно и соблазнительно, как бы намекая на некое тайное, «глубинное» знание. Одна из русских духовных песен посвящена «Голубиной» книге, якобы содержащей ответы на все космологические и эсхатологические вопросы. Небольшое изменение в звучании - «голубиная» вместо «глубинная» - привело к новому символическому значению: «книга Голубя». То, что первоначальная форма этого названия была «глубинная», признается большинством русских историков литературы.

Возвращаясь к загадочным «глубинным» книгам из жития преподобного Авраамия, вернее было бы понимать под ними космологические произведения богомильской литературы. В средние века богомильство (остатки древнего манихейства) было широко распространено в южнославянских странах: Болгарии, Сербии, Боснии. Со славянского юга Русь получила почти всю церковную литературу; не могла она не позаимствовать и еретической. В русских библиотеках не было обнаружено ни одного откровенно богомильского сочинения, но некоторые богомильские мотивы присутствуют в произведениях народной поэзии: сказаниях, легендах, духовных стихах.

Таким образом, против преподобного Авраамия было выдвинуто весьма конкретное и очень серьезное обвинение - с какой долей доказательности, мы не знаем. В его жизни нет и следа манихейства, ибо нельзя считать манихейством суровый мироотрешенный аскетизм, часто встречающийся в православном монашестве. Если Авраамий читал богомильские книги, то по добросовестному заблуждению, как и большинство православных русских читателей, не обладавших критерием для их распознавания. Но, может быть, его биограф был прав в суровой оценке гонителей своего духовного отца. Тяжелые испытания, через которые прошел Авраамий, - это первый в русской истории конфликт между свободной богословской мыслью и обскурантизмом невежественной толпы; толпу в данном случае представляло духовенство, а свободного богослова поддерживали миряне.

Мы не можем определить, какая сторона в данном конфликте была права в богословском отношении или, по крайней мере, представляла более высокий уровень богословской культуры. Смоленск середины и второй половины XII века, в эпоху правления князя Романа Ростиславича (1161–1180), при жизни преподобного Авраамия, справедливо считается одним из наиболее цветущих центров русской культуры. Однако сравнивая преобладающие интересы мысли преподобного Авраамия с интересами Климента Смолятича, поражаешься их несхожести. Климент, как ученик Византии, увлечен экзегетическими упражнениями ради них самих; трудно обнаружить хотя бы одну жизненную идею, которая была бы ему особенно дорога. Интересы же Авраамия тесно связаны с жизнью: покаяние, спасение и эсхатология как мост между богословским знанием (а не толкованием) и практической жизнью, ориентированной на смерть. Направление интересов Авраамия является истинно русским. На этом пути он предуказывает одно из основных призваний Руси. Незадачливая в богословии, Древняя Русь из всех богословских тем облюбовала себе одну: эсхатологическую, - хотя развивала ее больше в произведениях народной, чем книжной литературы.